Сквозь сон неожиданно ворвалось:
Так украшает бутылку блик,
вмятина портит щит,
На тонкой ножке стоит кулик
и, глядя вперед, молчит.
– Зачем ему молчать? – подумал я, и опять провалился в забытье.
Но голос не отпускал.
Не тишина - немота.
Усталость и ломота:
голова, голова болит.
Ветер в листве.
Ветер волосы шевелит
на больной голове.
- Наверное, не закрыто окно, – вяло копошилась мысль. – Ну и черт с ним.
Силы на раскрытие хотя бы одного глаза были потрачены еще вчера.
А дальше началось что-то вообще невообразимое:
... и отец игумен, как есть, безумен, - сказал голос.
- Господи, игумен-то здесь причем? – слабо пытался сопротивляться мозг, но додумать не успел.
На него обрушился рев пролетающего самолета, перемежающийся строчками:
Прощай,
позабудь
и не обессудь.
А письма сожги,
как мост.
Да будет мужественным
твой путь,
да будет он прям
и прост.
читать дальше
- Прямо-таки дальняя дорога и казянный…, нет казанный…, казенный дом, - и как бы в подтверждение этой мысли зазвучало:
…синим солнцем палимы,
идут по земле пилигримы.
Увечны они, горбаты,
голодны, полуодеты,
глаза их полны заката,
сердца их полны рассвета.
Сон сразу же воспроизвел какую-то бесконечную пустыню и израненные в кровь босые ноги, давно уже переставшие чувствовать жар раскаленного песка.
Но услышав Колыбельную:
Зимний вечер лампу жжет,
день от ночи стережет.
Белый лист и желтый свет
отмывают мозг от бед.
Опуская пальцы рук,
словно в таз, в бесшумный круг,
отбеляя пальцы впрок
для десятка темных строк.
Лампа даст мне закурить,
буду щеки лампой брить
и стирать рубашку в ней
еженощно сотню дней.
Зимний вечер лампу жжет,
вены рук моих стрижет.
Зимний вечер лампу жжет.
На конюшне лошадь ржет.
тихо отпустил в мир покинутых сновидениями…
читать дальше