Саша Соколов
В нашу эпоху принято светиться. Писатели подвизаются колумнистами, редакторами и телеведущими. В год – по роману, а иногда и того больше. На качество письма уже некогда обращать внимания. Овчинка успеха не стоит выделки письма.
Да и некогда письмом-то заниматься: банкеты, приемы, фотосессии… В лучшем случае – общественная жизнь, сражения на форумах и у телебарьеров.
Быть известным писателем не означает быть писателем. Достаточно быть известным. Писатель пошел нынче живой, подвижный: это раньше он был ограничен ареалом стола и тишиной.
Это раньше он обеты давал: пока не напишу – из дома ни ногой, вдохновленный подвигом Маркеса, отстучавшего свои «Сто лет» за 18 месяцев.
А теперь прозаикам недосуг, каждая минута расписана. Спозаранку в телестудию: учить народ омлет готовить. Судить вокальные экзерсисы. С собачкой любимой знакомить. Духи собственного изготовления рекламировать. Опять же в лучшем случае – о судьбах России сердобольничать.
Но в мире, где все кричит, красноречивее всего – молчать.
Саша Соколов
Соколов уже 22 года пишет в стол. И на вопрос журналиста, зачем он это делает, как то ответил: «А ради общения с языком».
Последний его роман «Полисандрия» вышел в 1985 году. Это его «Школу для дураков» Набоков отрекомендовал как «книгу обаятельную, трагическую и трогательнейшую».
Великий мэтр считал, что литература не должна решать так называемых общественных задач. читать дальше
Соколов ему вторит и говорит «об отделении изящного от государства – политики – средств информации, средств производства и производства средств».
И еще: «Когда я слышу упреки в пренебреженье сюжетом, мне хочется взять каравай словесности, изъять из него весь сюжетный изюм и швырнуть в подаянье окрестной сластолюбивой черни. А хлеб насущный всеизначального самоценного слова отдать нищим духом, гонимым и прочим избранным».
Соколов – писатель языка. Писатель придирчиво, аптекарскими весами, взвешивающий каждое слово. Друзья его говорили, что он больше вычеркивает в своих рукописях, чем пишет. И в то же время – писатель, легко и легкомысленно сооружающий мир без помощи измусоленных канонов.
Это пусть другие пыхтят, думая, куда герою поставить невесть зачем в руки взятую тридцать страниц назад чашку. Соколова мысли, характеры и даже сюжет особо не интересует.
А, следовательно, и нет востребованности во всеобщую эпоху гламура, когда более важно «что», чем «как». Потому и не разменивается на издательскую нервотрепку, оставаясь верен своей архаичной, позаимствованной их девятнадцатого века, лексике.
Правила жизни
Джером Сэлинджер
Тот самый Сэлинджер
Джером Дэвид Сэлинджер молчит уже 42 года. Мечтавший, как и его герой Холден, жить в хижине на опушке, желательно с глухонемой девушкой, и детей своих от мира спрятать, фактически мечту свою осуществил, поселившись на отшибе, в провинциальном Корнише. И даже забором обнес свой прежде открытый ветрам дом.
Известно, что Сэлинджер планировал свою уединенность давно, – во многих его текстах проходит мотив тихой гавани: места, где можно запереться от мира липы и надувательства, спрятать детей.
Сам факт публикации был для него тяжелым испытанием: «Публиковаться – это чертовски неловко. Надо быть последним олухом, чтобы решиться на это; это все равно что идти по Мэдисон-авеню со спущенными штанами».
И дело здесь не в обнажении личного, как может показаться, а в привлечении к себе внимания. В том, что писатель, создатель героев-бунтарей и нонконформистов, исповедуя доктрины прямо противоположные, вдруг нарочно становится знаменитостью в мире туфты: это ужасно неловко и нечестно.
Молчание Сэлинджера связано с его убеждениями. В дзен-буддизме – это высшая ступень самопознания. Его уход в себя был неизбежным финалом духовного пути, чертой счета, программным заявлением.
читать дальше