Книга – это произведение искусства, в котором важно не только, что сказано, но и как сказано. Увы, 90 с лишним процентов читателей видят в ней (как и в живописи) только сюжет. Причина проста. Во-первых, нас не учат восприятию текста как текста. А, во-вторых, чтобы оценить написанное, надо хотя бы раз попытаться самому что-то изваять. Когда вы мучительно будете биться над корявыми фразами, тавтологией, мучительно ползущим действием, или словами, присутствие которых в стихотворной строчке определяется скорее рифмой, чем смыслом, тогда вы действительно сможете оценить уровень профессионала.
Но умение расставлять в правильном порядке слова еще не создает книгу. Графоман это умеет делать в совершенстве. Но он пишет только слова и ничего кроме слов. В них отсутствует чувство, а, следовательно, тот элемент заразительности, который и создает литературу.

«Бернарда Шоу однажды спросили, считает ли он, что Дух Святой написал Библию. И Шоу ответил: «Всякая книга, которая стоит того, чтобы ее перечитывали, создана Духом». То есть книга должна идти дальше, чем того хочет автор. Цель автора – всего лишь человеческая цель, автор может ошибаться, но в книге должно быть что-то большее».
(Х.Л. Борхес. Цикл «Думая вслух» - «Книга»)

«Графоман берется за перо, чтобы бороться со злом, которое он видит в окружающей жизни.
Талант, понимая относительность возможностей человека, несколько воспаряет над жизнью и не ставит перед собой стольких коренных задач.
Гений, воспарив на еще более головокружительную высоту, оттуда неизбежно возвращается к замыслу графомана. Гений кончает тем, с чего начинает графоман.»
(Ф. Искандер «Моцарт и Сальери»)


Надо все-таки признаться, что сами литераторы расходятся во мнении о первичности «что» или «как» (не отрицая важности обоих факторов).

«Проза – это способ любой ценой выразить мысль. Все остальное лишь украшательство.»
(Жан Кокто «Голос Марселя Пруста»)

«... Литератор всегда обращается к конкретному слушателю, живому представителю эпохи... Содержание литератора переливается в современника на основании физического закона о неравномерных уровнях. Следовательно, литератор обязан быть «выше», «превосходнее» общества. Поучение – нерв литературы... Другое дело поэзия. Поэт связан только с провиденциальным собеседником. Быть лучше своей эпохи, лучше своего общества для него не обязательно...»
(О.Мандельштам «О собеседнике»)


И с другой стороны Владимир Владимирович Набоков:
«Для меня рассказ или роман существует, только поскольку он доставляет мне то, что попросту назову эстетическим наслаждением, а это, в свой черед, я понимаю как особое состояние, при котором чувствуешь себя – как-то, где-то, чем-то – связанным с другими формами бытия, где искусство... есть норма. Все остальное это журналистская дребедень. Либо, так сказать, Литература Больших Идей, которая, впрочем, часто ничем не отличается от дребедени обычной, но зато подается в виде громадных гипсовых кусков, которые со всеми предосторожностями переносятся из века в век.»
Вл. Набоков – Авторское предисловие к «Лолите»


Читать Набокова – значит получать удовольствие от «полноценного», интеллигентного, образного, метафоричного, аллитеративного русского языка.
Беру наугад с полки первую попавшуюся книгу – «Дар».
«Облачным, но светлым днем, в исходе четвертого часа, первого апреля 192... года (иностранный критик заметил как-то, что хотя многие романы, все немецкие например, начинаются с даты, только русские авторы – в силу оригинальной честности нашей литературы – не договаривают единиц), у дома номер семь по Танненбергской улице, в западной части Берлина, остановился мебельный фургон, очень длинный и очень желтый, запряженный желтым же трактором с гипертрофией задних колес и более чем откровенной анатомией. На лбу у фургона виднелась звезда вентилятора, а по всему его боку шло название перевозчичьей фирмы синими аршинными литерами, каждая из коих (включая и квадратную точку) была слева оттенена черной краской: недобросовестная попытка пролезть в следующее измерение».

Хотя Набокову не чужда и «литература идей», когда он пишет свои лекции о Гоголе, Пушкине, Сервантесе или разбирает по косточкам «Евгения Онегина».