Мишель Уэльбек и Ален Роб-Грийе

[Zatv]

Сразу два моих ПЧ заинтересовались творчеством Мишеля Уэльбека.

И по этому поводу я решил извлечь из недр своего компьютера давнишнее интервью мэтра, аж от 1999 года, данное им во время пребывания в Москве. Французское посольство тогда привезло в нашу столицу девять писателей, среди которых находились 77-летний Ален Роб-Грие – кумир и вдохновитель шестидесятых прошлого века и 41-летний Уэльбек.



Роман Мишеля Уэльбека «Элементарные частицы», вышедший во Франции в сентябре 1998 года, произвел эффект разорвавшейся бомбы. Со времен Роб-Грийе и всей блестящей плеяды писателей и мыслителей (Натали Саррот, Маргерит Дюрас, Ролан Барт) - это был первый социокультурный взрыв, новая «новая волна». Хотя, справедливости ради, следует отметить, что термин «новая волна» относился скорее к кинематографу, в культурологи это течение называлось «структурализм», а в литературе – «новый роман», благодаря книге-манифесту Роб-Грийе «За новый роман» (1963).



Интервью брала филолог Татьяна Щербина.

Вначале, каким увидела Уэльбека интервьюер.



«Мишель Уэльбек - человек не только аутичный, некоммуникабельный, говорящий в минуту по одному слову. Увидев диктофон, он сразу посоветовал мне записывать от руки, поскольку «на пленке вы не услышите ничего, кроме невнятного бормотания», - так и оказалось. Говорит он тихо и сбивчиво, непривычно держа сигарету между третьим и четвертым пальцами, производя впечатление человека бесстрастного, депрессивного, при этом - сильного и авторитарного. Некоторые видят его искренним и трогательным, другие - мрачным и злобным. Уэльбек, по самоопределению, циклотемик - этим он объяснил то, что все время противоречит себе, что не имеет мнения ни по какому вопросу. В одну минуту ему кажется так, в следующую - по-другому. Потому в разговоре о любом предмете он высказывает несколько взаимоисключающих суждений».



Судьба «Элементарных частиц» чем-то похожа на судьбу великих предшественников – «Тропика Рака» Миллера, «Лолиты» Набокова, «Улисса» Джойса. Все они были в свое время признаны не соответствующими нормам морали и нравственности и запрещены в большинстве стран. Что, впрочем, не помешало стать им впоследствии классикой, входящей в обязательную программу изучения, если не школы или колледжа, то университета.

Уэльбека, слава Б-гу, не запретили – времена не те. Но предали основательной обструкции. (Хотя, позже сняли по роману фильм.)



В начале на него подал в суд свингер-клуб, который фигурировал в романе под своим реальным именем. Но после изменения во втором издании названия, они успокоились. Затем роман был номинирован на Гонкуровскую премию. Но по настоянию учителей, и школьных инспекторов, которые сочли его безнравственным, он был исключен из списка.



Далее я приведу несколько фрагментов интервью Татьяны Щербины.

Т.Щ.: И вы, кажется, выражали публичное неудовольствие тем, что премию (Гонкуровскую) дали писательнице Поль Констан.

М.У.: Просто это странно, почему-то исключать из списка. Меня также исключили из журнала «Перпендикуляр», который я же и создал в издательстве «Фламмарион», издающем все мои книги, в том числе «Элементарные частицы». Странно, что после выхода этой книги, принципиально не отличающейся от того, что я делал раньше, мои коллеги и, как казалось, единомышленники по «Перпендикуляру» стали обвинять меня в расизме и сталинизме. У меня вообще нет никакой политической позиции, я не левый и не правый (а во Франции нужно быть или правым, или левым; левые - почти все деятели культуры), мне наплевать. В результате кто-то из журналистов придумал мне определение: «левый реакционер». Недавно мне, как и другим известным писателям, пришел призыв подписать письмо против Ле Пена. Я ничего не ответил, меня политика не интересует.



Т.Щ.: Расскажите тогда, что Вас интересует.

М.У.: Жизнь очень изменилась за последнее время. Буржуазной, иудео-христианской морали больше не существует. Противопоставление сексуальности и чувства, нарциссизма и любви, муссировавшееся в прежние десятилетия, ушло. У молодых авторов сексуальность подается гораздо более реалистично, чем раньше. Золотой век любви - 50-60 годы. Он прошел. Индивидуализм, воцарившийся, по крайней мере, в западном обществе, - это неспособность принадлежать к чему-нибудь, что превосходит ваше личное понимание. Энтузиазма стало гораздо меньше. Человек как элементарная частица - это одна из клеток общества, которые ничем между собой не связаны.

У новых писателей (Вирджини Депант, Винсент Равалек, Мари Даррьесек) нет никакой общности стиля, эстетики. Общее – места… Сегодня объединяют не идеи, а места, в которых люди проводят время. Нынешний мир холоден, геометричен, депрессивен. Его содержание - это прилаживание в нем временно существующей материи. После смерти нет ничего. Как ни странно, из ценностей и установлений прежних эпох, выжило всего одно явление: пара, союз двоих (непереводимое французское слово le couple).



Т.Щ.: Ваш роман заканчивается утопией, неким выходом из тупика жизни: клоны, приходящие на смену людям к середине следующего столетия. Почему Вы подчеркиваете, что клоны асексуальны?

М.У.: Потому что двигатель нашего общества - это умение ставить палки в колеса нашим желаниям. Если бы было возможно умерить желания и облегчить их реализацию, жизнь стала бы не столь грустной.



Т.Щ.: Что доставляет Вам удовольствие?

М.У.: Автоматизм. Я начал писать, потому что меня увлекли рифмы, это было в 82-83 году. Механистичности, повторяемости много в детстве: можно сто раз играть в одну игру, повторять одни и те же слова, считалки, сказки, стихи - и никогда не надоедает. Я никогда не работаю над стихами: написалось как написалось, это ближе всего к фотографии. Над прозой, к сожалению, приходится работать. Я не люблю работать, а тем более - зарабатывать деньги.



Т.Щ.: В Вашей книге стихов один из эпиграфов - «Поэты - единственные, кто могут не зарабатывать деньги и не казаться при этом смешными». Вы, между тем, много лет работали в науке.

М.У.: К счастью, я имею возможность больше не работать.



Т.Щ.: Газета «Фигаро» писала, что появилось поколение писателей, которые не только пишут о гнусных вещах, но и говорят о них гнусно. А есть ли для Вас, как для человека, какие-нибудь ценности в жизни?

М.У.: Доброта.





Ален Роб-Грийе известен в России не только своими романами, но и фильмами («Транссибирский экспресс», «В прошлом году в Мариенбаде»). Но прежде всего он, конечно, культовая фигура 50-70-х гг., основатель школы «нового романа», до появления Мишеля Уэльбека был последним «скандальным» писателем Франции.



Татьяна Щербина: Господин Роб-Грийе, как вы оцениваете сегодня «прекрасную эпоху» 50-60-х, Ваши идеи и поиски тех времен?

Ален Роб-Грийе: Раньше я действительно не отдавал себе отчет в том, что это было счастливое время. Тогда мы только недавно вышли из войны, и в людях была энергия, любопытство, жажда каких-то новых форм, смыслов - то, что постепенно исчезло. Теперь некоторые говорят: надо, чтоб была война, тогда снова настанет эпоха интеллектуализма. Лучше бы ее, конечно, не было, поскольку это была бы очень страшная атомная война.



Т.Щ.: И хочется начать сначала, по-новому, и это новое Вы и ваши коллеги сумели найти?

А.Р.: Это было не так ново, как казалось французской публике. Она восприняла это как нечто неслыханное лишь потому, что не читала Фолкнера, Джойса, Кафку, Борхеса. Клода Симона читали как нечто странное до тех пор, пока не прочли Фолкнера и не увидели в нем предшественника. А французская критика писала, что мы зачеркнули прошлое и начали с чистого листа. Что нас объединяло: Симона, Саррот, Беккет, Дюрас - мы продолжали определенную литературную традицию. Как можно было объяснить критикам, что литература изменилась, потому что изменился мир! Нас упрекали в том, что мы не пишем, как Бальзак, с тем же успехом можно упрекать в этом Достоевского, Пруста, Камю. Но жаловаться тут трудно, поскольку именно благодаря этим разгромным статьям, где нас называли чуть не убийцами, мы и стали знаменитыми. Я считаю, что литература, появившаяся в середине шестидесятых, была революционнее того, что мы делали в пятидесятых, но скандалов с ней связано гораздо меньше, поскольку люди стали привыкать к мысли, что все меняется.



Т.Щ.: В чем, по-вашему, принципиальная разница между вашей эпохой и сегодняшней?

А.Р.: Главное сегодня - разочарование, как если бы сама идея преобразования мира - литературой, политикой, искусством, мыслью - исчезла. Молодые писатели скромнее в своих замыслах. И еще - в сегодняшнем мире грустно. Грустно от воцарившегося общего ощущения, что ничего нельзя изменить.



Т.Щ.: Читали ли Вы Мишеля Уэльбека?

А.Р.: Нет, поскольку не смог осилить «Элементарные частицы». Для меня это нечто из области социологии, а не литературы. Там нет материи текста, а лишь разного рода шокирующие суждения о жизни. И что характерно, если раньше, как я уже говорил, искусство формировало публику, то сейчас происходит обратное: искусство следует за запросами публики. Вы знакомы с Уэльбеком?



Т.Щ.: Да, я переводила его стихи, беседовала с ним, вела его вечер в Москве.

А.Р.: Интересно, о чем он говорит?



Т.Щ.: О разочаровании, депрессии, страдании, сексуальной неудовлетворенности.

А.Р.: Я знаю многих молодых писателей, и они все депрессивны, хотя, конечно, Уэльбек - крайний случай. В наше время была эйфория творчества. Страдание тоже, конечно, но не жалобность. Слава Уэльбека беспрецедентна, но когда я вижу его на экране телевизора, на фотографиях, он производит на меня впечатление крысы, загнанной в ловушку. А что касается секса, то еще Фрейд писал, что это область неудовлетворимого. Так что тут ничего нового нет. Знаете, я в своем возрасте чувствую в себе больше страсти, чем у наших молодых, я бесконечно путешествую, собираю людей, чтобы с ними говорить, как Иисус Христос, которого я люблю и который во мне тоже воплотился. Я живу с энтузиазмом.



Полностью интервью с Мишелем Уэльбеком и Аленом Роб-Грие опубликовано

здесь

Comments

[Травница Аль]

/посыпая голову пеплом/

Я купила в довесок к "Платформе" "Элементарные частицы". Две книженции лежат, и на них медленно скапливается пыль.

Надеюсь, поеду отдыхать на природу - прочитаю. А то стыдно)



Не лучшая фотография Уэльбека, кстати

[Zatv]

Травница Аль



Не лучшая фотография Уэльбека, кстати



Но это же 1999 год. И зато она "живая".

[Травница Аль]

И зато она "живая".



О да, это сильный аргумент. Вас никогда не фотографировали из рук вон плохо, оправдываясь тем, что "оно так в динамике было" и "не всегда же делать красивые фото"?



А при чем здесь год?

[Zatv]

Травница Аль



Убийственная аргументация.



А год - это же было так давно, что тогда не умели хорошо снимать.

[Травница Аль]

А год - это же было так давно, что тогда не умели хорошо снимать



Это вы шутите? ))

[Zatv]

Травница Аль



А что еще остается?

[Травница Аль]

Да, больше нечего))

[Zatv]

Травница Аль



И все равно мне больше нравятся "непричесанные" фотографии.

В них, как и в портрете, иногда проступает сущность человека.

[Травница Аль]

Zatv, а это, случайно, не Вы снимали?



Кто же спорит? Мне тоже любопытно разглядывать "живые" фотографии. Но и они бывают более или менее удачными=)

[Zatv]

Травница Аль



Огорчу - не я.



Я иногда заглядываю на один сайт, где выкладывают публичные лекции в сопровождении фотографий лекторов. По-моему, это самые интресные фото этих личностей. Особенно по сроавнению с фотосесссиями.

[Травница Аль]

Zatv, интересно, что по поводу этих интересных фото думают сами лекторы)

[Zatv]

Травница Аль



Не спрашивал.

Но как-нибудь выложу пост о Пятигорском. Там будут для сравнения его фото с лекции и из книги.

Существенная разница не в пользу последних.

[Травница Аль]

чУдные фотографии везде встречаются, иногда думаешь, как же редактор такое пропустил?))