Это еще одно из заблуждений: вот это название не подходит этому продукту. Если абстрагироваться от смысловых ассоциаций, то любое название - это набор звуков. Так вот, одна из задач маркетолога - дать этим звукам новый смысл. Я предлагал одной компании выпустить растительное масло из фиг, они же инжир, - «Фиговое масло». Другим предлагал для сливочного масла название «Дуреха». Испугались, а зря. Если говорить о едва уловимых тенденциях, то сегодня в моде fun и простота, а не пафос.
Слово – есть набор звуков, последовательность колебаний в диапазоне от .... (ультразвук) до ..... (инфразвук).
Почему одни наборы звуков у нас ассоциируются с одним предметом или понятием, а другие – с другим. И почему два народа живущие буквально рядом говорят на разных языках? Почему французы, англичане, немцы, имеющие практически одинаковое физиологическое строение, одни и те же предметы обозначают разными наборами звуков? И не просто разными, а кардинально разными. И нет никаких предпосылок для объединения или сближения этих языков.
Воистину поверишь в миф о Вавилонской башне.
И что определяет окончательный вариант набора звуков для обозначения того или иного нового явления или предмета? Мы не говорим о соединении понятий паро-воз, паро-ход, само-кат. Но «самокатом» первоначально назывался велосипед, а «самолет» обозначал легкомысленного человека.
В сборнике «Пощечина общественному вкусу» Велемир Хлебников в своем «Образчике словоновшеств в языке» предлагал следующие неологизмы к слову авиатор.
Летатель, полетчик, летун («Летун отпущен на свободу…»), летай, лтец, летавица, леточи (для пассажиров). Однако прижилось совсем другое слово – летчик.
Почему? На какие глубинные образы и понятия опирается народ, соотнося определенный набор звуков с тем или иным предметом? Или это прорываются наружу смыслы из второго, третьего слоев языка, которые в обиходе заменяют общераспространенные понятия. Ведь любой язык, в сущности, представляет собой многослойный пирог, где каждый локальный социум создает свои локальные словоотображения. Эти слои не предназначены для выражения сложных понятий или передачи больших массивов информации. Они скорее служат для эмоционального описания действительности или упрощения ее, сведения до универсального восприятия большим количеством субъектов.
Любой предмет можно обозначить новым набором звуков. Но только когда эти звуки соотнесутся с некими глубинными основами восприятия – они приживутся в языке.
Самвел не совсем прав. Глубинные, непонятные нам внутренние законы языка сопротивляются произвольному наименованию сущностей. Не соотнесенные, с пускай интуитивно нащупанными, основами мировосприятия неологизмы или необычные названия, конечно, имеют право на существование, но, скорее всего, в течение незначительного промежутка времени.
Слово – есть набор звуков, последовательность колебаний в диапазоне от .... (ультразвук) до ..... (инфразвук).
Почему одни наборы звуков у нас ассоциируются с одним предметом или понятием, а другие – с другим. И почему два народа живущие буквально рядом говорят на разных языках? Почему французы, англичане, немцы, имеющие практически одинаковое физиологическое строение, одни и те же предметы обозначают разными наборами звуков? И не просто разными, а кардинально разными. И нет никаких предпосылок для объединения или сближения этих языков.
Воистину поверишь в миф о Вавилонской башне.
И что определяет окончательный вариант набора звуков для обозначения того или иного нового явления или предмета? Мы не говорим о соединении понятий паро-воз, паро-ход, само-кат. Но «самокатом» первоначально назывался велосипед, а «самолет» обозначал легкомысленного человека.
В сборнике «Пощечина общественному вкусу» Велемир Хлебников в своем «Образчике словоновшеств в языке» предлагал следующие неологизмы к слову авиатор.
Летатель, полетчик, летун («Летун отпущен на свободу…»), летай, лтец, летавица, леточи (для пассажиров). Однако прижилось совсем другое слово – летчик.
Почему? На какие глубинные образы и понятия опирается народ, соотнося определенный набор звуков с тем или иным предметом? Или это прорываются наружу смыслы из второго, третьего слоев языка, которые в обиходе заменяют общераспространенные понятия. Ведь любой язык, в сущности, представляет собой многослойный пирог, где каждый локальный социум создает свои локальные словоотображения. Эти слои не предназначены для выражения сложных понятий или передачи больших массивов информации. Они скорее служат для эмоционального описания действительности или упрощения ее, сведения до универсального восприятия большим количеством субъектов.
Любой предмет можно обозначить новым набором звуков. Но только когда эти звуки соотнесутся с некими глубинными основами восприятия – они приживутся в языке.
Самвел не совсем прав. Глубинные, непонятные нам внутренние законы языка сопротивляются произвольному наименованию сущностей. Не соотнесенные, с пускай интуитивно нащупанными, основами мировосприятия неологизмы или необычные названия, конечно, имеют право на существование, но, скорее всего, в течение незначительного промежутка времени.