Сразу оговорюсь, Гайдар – фигура неоднозначная, и у меня к ней двоякое отношение.
С одной стороны, я вижу, какие чудовищные ошибки были совершены при проведении реформ. А, с другой, я отдаю должное этому человеку за смелость, с которой эти реформы были проведены.
Это хорошо сейчас, по прошествии десяти с лишним лет, рассуждать, а что было бы, если… Тогда, зажатое отсутствием государственных резервов, элементарных продуктов и средств первой необходимости правительство должно было что-то срочно решать. Не всегда эти решения, принимаемые в спешке, были дальновидными, но еще неизвестно, смог бы кто-нибудь в той ситуации сделать лучше.
Незадолго до смерти Егор Тимурович прочитал очень интересную лекцию «Смуты и институты», в которой постарался провести параллели между Французской революцией 1789-1794 годов, Октябрьским переворотом и 90-ми. Показательные получаются сравнения и выводы.
Несколько цитат. (Текст большой, но рекомендую дочитать до конца).
читать дальше«Политическая реакция. Здесь есть две реальные альтернативы, причем у каждой из них, на мой взгляд, в нашем руководстве есть свои сторонники. Первая альтернатива – ужесточение репрессий. Раньше они были совершенно избыточными. Можно, конечно, ответить на кризис и изменение политической ситуации более жестким прессингом по отношению к несогласным, более жестким преследованием диссидентов, более жестким подавлением любых акций недовольств. Но это очень опасный путь, это – тупик. Это очень опасный путь, потому что ты никогда не знаешь, когда ты перетянешь гайки. Ты никогда не знаешь, когда у тебя подавленный протест выльется на улицу. Причем не в тех масштабах, в которых он проявляется сегодня, а в тех, в которых он проявлялся в митингах 1990-1991-го годов, когда ты не можешь его контролировать. Я это прекрасно помню.
Второй вариант – это мягкая, постепенная либерализация режима, то есть создание элементарных основ свободы слова на массовых каналах информации, восстановление системы разделения властей, установление системы сдержек и противовесов, восстановление реального федерализма, реальных выборов. Нельзя сказать, что это невозможно сделать. Хотя бы потому, что это делалось, причем во многих странах. Испания после Франко – отнюдь не единственный такой пример, просто он самый очевидный. Но то же самое делалось и во многих других странах. На самом деле, вот эта моя книжка – она о том, почему не надо выбирать первый путь, а надо выбирать второй.
Проблемы с первым путем состоят в том, что вся система институтов может функционировать в устойчивом режиме, но иногда, непредсказуемо, она имеет обыкновение рушиться. Рушиться в течение двух-трех дней. Еще раз подчеркну, никогда не знаешь, когда ты сорвешь гайки. Смуты – это как революции, это ситуации, при которых режим вдруг рушится. За ним рушатся все его институты, а для создания новых институтов требуются годы, иногда и десятилетия. Тогда наступает длинный период деинституализации, со свойственными этому периоду очень тяжелыми, а иногда опасными и кровавыми последствиями.
26-ого февраля 1917 года практически никто в Петербурге не предполагал, что царский режим может рухнуть. Измениться – может, стать более либеральным – да, но чтобы рухнуть… В 1789 году, накануне взятия Бастилии, никто в Париже тоже не предполагал, что режим может рухнуть. Это было полной неожиданностью и для элиты, и для участников событий. Я думаю, что кто-то из вас хорошо помнит реалии утра 19 августа 1991-го года. Ваш покорный слуга совершенно не предполагал, что режим рухнет в течение следующих трех дней. Ничего в российской истории не давало оснований для подобного рода гипотез.
………..
Вот реалии 22-23 августа 1991 года: руководство Минобороны, правительство, вице-президент арестованы, республики одна за другой провозглашают свою независимость. Совершенно ясно, что ни одного полка, который готов выполнить приказ Горбачева, в его распоряжении нет. Дальше выясняется, что у Ельцина – тоже. Это прекрасно показали чеченские события ноября 1991 года. То есть армии не существует, как ее не существовало после 28-го февраля 1917 года. Просто не было.
Первый год Гражданской войны – это реально война между латышскими стрелками и чехословацким корпусом, в котором наши с вами сограждане принимали крайне ограниченное участие.
………………..
Когда и если вы оказываетесь в этой ситуации, у вас все равно есть государственные функции. Допустим, армия у вас не боеспособна, – но нельзя совсем-то отказаться от ее финансирования, это очень опасно. Есть какие-то элементарные функции государства, которые оно должно выполнять. Содержать дороги, например. А если вы не можете собрать налоги, что вам остается? – Вам остается печатать деньги. Либо устраивать систему неплатежей, как это было во времена английской революции, либо печатать деньги, как во времена, скажем, французской революции, русской революции 1917-1922 годов, российской революции 1991-1993 годов. Если вы не можете собрать налоги нормально и не можете в достаточной мере сократить государственные расходы, вы начинаете финансировать их за счет эмиссии, хотите вы этого или нет.
Это само по себе не страшно; в конце концов, при инфляции случались подобного рода ситуации, их иногда можно и пережить. Но беда гиперинфляции состоит в том, что у вас возникают тяжелые проблемы продовольственного снабжения крупных городов. Это прекрасно известно на примере французской революции. Что интересно, когда читаешь материал по экономике французской революции, экономике русской революции 1917-1922 годов, мои правительственные документы 1991-1993 годов, они поразительно похожи. Суть такая – вы не можете собрать налоги, вы печатаете деньги. У вас возникают очень высокие темпы инфляции. А крестьяне не хотят продавать вам дефицитное продовольствие, к тому же быстро дорожающее в условиях инфляции. То есть, пожалуйста, вы можете иметь свободные цены или вы можете иметь несвободные цены – все равно. Действительно, зачем нужна эта крашеная бумага?
Отсюда возникает очень тяжелая альтернатива. Приходится решать. – Или вы пытаетесь устроить то, что Владимир Ильич Ленин называл «героический поход за хлебом в деревню с пулеметами». Или вы пытаетесь найти формы, позволяющие вам купить у крестьян продукты по приемлемым для них ценам. Во Франции периода Великой французской революции, в России периода революции 1917 года на долгое время был избран вариант вот этого «похода за хлебом в деревню с пулеметами». Во время французской революции пулеметов, естественно, не было, поэтому – с винтовками. Это гражданская война, вопросов нет. Но, во-первых, у вас очень мало военных ресурсов, потому что нет организованной армии, нет организованной полиции. Во-вторых, а кто же вам отдаст? Крестьяне в свое время были приучены платить повинности, но они были приучены платить повинности тем властям, которые существовали на протяжении многих и многих десятилетий и столетий. А вы-то им кто? Условно говоря, вы вынуждены опираться на помощь санкюлотов или на продотряды, которые и в том, и в другом случае деревня воспринимает, как грабителей.
……………
Одно дело, когда у вас есть упорядоченная система сбора налогов. Она может быть отвратительной, но она упорядочена, привычна. Другое дело, когда приходят одни – грабят, приходят другие – тоже грабят. И тут уж, естественно, надо либо бежать в лес, либо самому браться за ружье, либо как-то иначе управляться с этой ситуацией. Между тем, снабжение городов в условиях, когда у вас нет организованной, устойчивой власти, крайне затруднено. Устойчивость власти зависит от того, кого поддержит улица. Причем речь идет не о поддержке миллионов людей, а о поддержке двух – пяти тысяч людей, но организованных. Этого вполне достаточно, чтобы свергнуть власть.
Скажем, когда шла речь о том, кому будет принадлежать власть в Питере в июле или октябре 1917 года, или в январе 1918, во время разгона Учредительного собрания, или в Москве, во время эсеровского восстания, – всегда вопрос заключался в том, кого поддержат две-три тысячи организованных людей. И это вопрос, ответ на который определял будущее очень большой страны.
……………..
Мы довольно прилично представляли себе ситуацию. У нас в России она осложнялась дополнительным важным фактом – развалом единой рублевой зоны. Мы с самого начала отклонили для себя вариант «героического похода с пулеметами». Мы категорически не хотели гражданской войны. Мы были убеждены, что это нанесет страшный вред. Но если ты не можешь взять зерно силой, придумай, как предложить селу те условия контракта, которые оно примет. Они могут быть не идеальными для тебя, болезненными для города, но они должны быть приемлемыми. А что это значит? – Это значит, что необходима либерализация цен. Как это было во Франции 1794 года, как это было в России 1921 года. Когда ты понимаешь, что твой «героический поход» задохнулся или невозможен, ничего другого тебе не остается. Лучше всего сказал об этом один мой хороший знакомый, министр финансов Мексики, на одном семинаре, когда я ему обрисовал сложившуюся ситуацию и спросил, что бы он сделал на моем месте, он сказал: «Я бы застрелился. Все остальные выходы хуже».
Плюс к этому у нас было еще одно дополнительное обстоятельство, с которым в более простом виде столкнулась Австро-Венгерская империя после ее краха. Проблема состояла в том, что разные эмиссионные центры печатают общую валюту. Тебе нужно, чтобы за любые цены хлеб тебе продавали, но тогда ты должен, хоть в какой-то степени, контролировать денежное предложение. Пойди ты его проконтролируй, когда у тебя 15 центральных банков бывших союзных республик – ныне независимых государств – совершенно неподконтрольно тебе печатают общие деньги. Они печатают их не в наличной, а в безналичной форме, но тебе-то не легче от этого. Для того чтобы чисто технически разделить единую рублевую зону, тебе нужно, при хорошем варианте, девять месяцев. Ведь для этого надо перестроить всю систему банковских расчетов.
Поэтому мы думали о том, чтобы отложить полномасштабную либерализацию цен до 1 июля 1992 года и объединить ее с введением национальной российской валюты, сильной стабилизационной программой – примерно по польскому сценарию. Но когда мы проанализировали ситуацию с запасами зерна, с тем, что происходит, и сколько нам нужно времени для того, чтобы разделить денежное пространство, мы поняли, что у нас нет этого резерва времени. Россия просто столько не протянет, и все кончится трагически.
А дальше, конечно, был страшно опасный эксперимент с либерализацией цен в условиях, когда ты твердо знаешь, что не контролируешь денежную массу. И мы начали работу в этом направлении. Примерно с конца января я стал получать материалы о том, сколько и кто нам сбросил денег, не имея, естественно, возможности задним числом это контролировать. Это был очень опасный эксперимент, но, в общем, он сработал: мы решили фундаментальную задачу, которую перед собой ставили, – не допустили голода. Один из самых счастливых дней в моей жизни был где-то в мае, когда я понял, что как бы ни было дальше тяжело, но голода в России, по образцу 1918 года, не будет».
С полным текстом лекции можно ознакомиться здесь.
Да упокоится его душа с миром.
С одной стороны, я вижу, какие чудовищные ошибки были совершены при проведении реформ. А, с другой, я отдаю должное этому человеку за смелость, с которой эти реформы были проведены.
Это хорошо сейчас, по прошествии десяти с лишним лет, рассуждать, а что было бы, если… Тогда, зажатое отсутствием государственных резервов, элементарных продуктов и средств первой необходимости правительство должно было что-то срочно решать. Не всегда эти решения, принимаемые в спешке, были дальновидными, но еще неизвестно, смог бы кто-нибудь в той ситуации сделать лучше.
Незадолго до смерти Егор Тимурович прочитал очень интересную лекцию «Смуты и институты», в которой постарался провести параллели между Французской революцией 1789-1794 годов, Октябрьским переворотом и 90-ми. Показательные получаются сравнения и выводы.
Несколько цитат. (Текст большой, но рекомендую дочитать до конца).
читать дальше«Политическая реакция. Здесь есть две реальные альтернативы, причем у каждой из них, на мой взгляд, в нашем руководстве есть свои сторонники. Первая альтернатива – ужесточение репрессий. Раньше они были совершенно избыточными. Можно, конечно, ответить на кризис и изменение политической ситуации более жестким прессингом по отношению к несогласным, более жестким преследованием диссидентов, более жестким подавлением любых акций недовольств. Но это очень опасный путь, это – тупик. Это очень опасный путь, потому что ты никогда не знаешь, когда ты перетянешь гайки. Ты никогда не знаешь, когда у тебя подавленный протест выльется на улицу. Причем не в тех масштабах, в которых он проявляется сегодня, а в тех, в которых он проявлялся в митингах 1990-1991-го годов, когда ты не можешь его контролировать. Я это прекрасно помню.
Второй вариант – это мягкая, постепенная либерализация режима, то есть создание элементарных основ свободы слова на массовых каналах информации, восстановление системы разделения властей, установление системы сдержек и противовесов, восстановление реального федерализма, реальных выборов. Нельзя сказать, что это невозможно сделать. Хотя бы потому, что это делалось, причем во многих странах. Испания после Франко – отнюдь не единственный такой пример, просто он самый очевидный. Но то же самое делалось и во многих других странах. На самом деле, вот эта моя книжка – она о том, почему не надо выбирать первый путь, а надо выбирать второй.
Проблемы с первым путем состоят в том, что вся система институтов может функционировать в устойчивом режиме, но иногда, непредсказуемо, она имеет обыкновение рушиться. Рушиться в течение двух-трех дней. Еще раз подчеркну, никогда не знаешь, когда ты сорвешь гайки. Смуты – это как революции, это ситуации, при которых режим вдруг рушится. За ним рушатся все его институты, а для создания новых институтов требуются годы, иногда и десятилетия. Тогда наступает длинный период деинституализации, со свойственными этому периоду очень тяжелыми, а иногда опасными и кровавыми последствиями.
26-ого февраля 1917 года практически никто в Петербурге не предполагал, что царский режим может рухнуть. Измениться – может, стать более либеральным – да, но чтобы рухнуть… В 1789 году, накануне взятия Бастилии, никто в Париже тоже не предполагал, что режим может рухнуть. Это было полной неожиданностью и для элиты, и для участников событий. Я думаю, что кто-то из вас хорошо помнит реалии утра 19 августа 1991-го года. Ваш покорный слуга совершенно не предполагал, что режим рухнет в течение следующих трех дней. Ничего в российской истории не давало оснований для подобного рода гипотез.
………..
Вот реалии 22-23 августа 1991 года: руководство Минобороны, правительство, вице-президент арестованы, республики одна за другой провозглашают свою независимость. Совершенно ясно, что ни одного полка, который готов выполнить приказ Горбачева, в его распоряжении нет. Дальше выясняется, что у Ельцина – тоже. Это прекрасно показали чеченские события ноября 1991 года. То есть армии не существует, как ее не существовало после 28-го февраля 1917 года. Просто не было.
Первый год Гражданской войны – это реально война между латышскими стрелками и чехословацким корпусом, в котором наши с вами сограждане принимали крайне ограниченное участие.
………………..
Когда и если вы оказываетесь в этой ситуации, у вас все равно есть государственные функции. Допустим, армия у вас не боеспособна, – но нельзя совсем-то отказаться от ее финансирования, это очень опасно. Есть какие-то элементарные функции государства, которые оно должно выполнять. Содержать дороги, например. А если вы не можете собрать налоги, что вам остается? – Вам остается печатать деньги. Либо устраивать систему неплатежей, как это было во времена английской революции, либо печатать деньги, как во времена, скажем, французской революции, русской революции 1917-1922 годов, российской революции 1991-1993 годов. Если вы не можете собрать налоги нормально и не можете в достаточной мере сократить государственные расходы, вы начинаете финансировать их за счет эмиссии, хотите вы этого или нет.
Это само по себе не страшно; в конце концов, при инфляции случались подобного рода ситуации, их иногда можно и пережить. Но беда гиперинфляции состоит в том, что у вас возникают тяжелые проблемы продовольственного снабжения крупных городов. Это прекрасно известно на примере французской революции. Что интересно, когда читаешь материал по экономике французской революции, экономике русской революции 1917-1922 годов, мои правительственные документы 1991-1993 годов, они поразительно похожи. Суть такая – вы не можете собрать налоги, вы печатаете деньги. У вас возникают очень высокие темпы инфляции. А крестьяне не хотят продавать вам дефицитное продовольствие, к тому же быстро дорожающее в условиях инфляции. То есть, пожалуйста, вы можете иметь свободные цены или вы можете иметь несвободные цены – все равно. Действительно, зачем нужна эта крашеная бумага?
Отсюда возникает очень тяжелая альтернатива. Приходится решать. – Или вы пытаетесь устроить то, что Владимир Ильич Ленин называл «героический поход за хлебом в деревню с пулеметами». Или вы пытаетесь найти формы, позволяющие вам купить у крестьян продукты по приемлемым для них ценам. Во Франции периода Великой французской революции, в России периода революции 1917 года на долгое время был избран вариант вот этого «похода за хлебом в деревню с пулеметами». Во время французской революции пулеметов, естественно, не было, поэтому – с винтовками. Это гражданская война, вопросов нет. Но, во-первых, у вас очень мало военных ресурсов, потому что нет организованной армии, нет организованной полиции. Во-вторых, а кто же вам отдаст? Крестьяне в свое время были приучены платить повинности, но они были приучены платить повинности тем властям, которые существовали на протяжении многих и многих десятилетий и столетий. А вы-то им кто? Условно говоря, вы вынуждены опираться на помощь санкюлотов или на продотряды, которые и в том, и в другом случае деревня воспринимает, как грабителей.
……………
Одно дело, когда у вас есть упорядоченная система сбора налогов. Она может быть отвратительной, но она упорядочена, привычна. Другое дело, когда приходят одни – грабят, приходят другие – тоже грабят. И тут уж, естественно, надо либо бежать в лес, либо самому браться за ружье, либо как-то иначе управляться с этой ситуацией. Между тем, снабжение городов в условиях, когда у вас нет организованной, устойчивой власти, крайне затруднено. Устойчивость власти зависит от того, кого поддержит улица. Причем речь идет не о поддержке миллионов людей, а о поддержке двух – пяти тысяч людей, но организованных. Этого вполне достаточно, чтобы свергнуть власть.
Скажем, когда шла речь о том, кому будет принадлежать власть в Питере в июле или октябре 1917 года, или в январе 1918, во время разгона Учредительного собрания, или в Москве, во время эсеровского восстания, – всегда вопрос заключался в том, кого поддержат две-три тысячи организованных людей. И это вопрос, ответ на который определял будущее очень большой страны.
……………..
Мы довольно прилично представляли себе ситуацию. У нас в России она осложнялась дополнительным важным фактом – развалом единой рублевой зоны. Мы с самого начала отклонили для себя вариант «героического похода с пулеметами». Мы категорически не хотели гражданской войны. Мы были убеждены, что это нанесет страшный вред. Но если ты не можешь взять зерно силой, придумай, как предложить селу те условия контракта, которые оно примет. Они могут быть не идеальными для тебя, болезненными для города, но они должны быть приемлемыми. А что это значит? – Это значит, что необходима либерализация цен. Как это было во Франции 1794 года, как это было в России 1921 года. Когда ты понимаешь, что твой «героический поход» задохнулся или невозможен, ничего другого тебе не остается. Лучше всего сказал об этом один мой хороший знакомый, министр финансов Мексики, на одном семинаре, когда я ему обрисовал сложившуюся ситуацию и спросил, что бы он сделал на моем месте, он сказал: «Я бы застрелился. Все остальные выходы хуже».
Плюс к этому у нас было еще одно дополнительное обстоятельство, с которым в более простом виде столкнулась Австро-Венгерская империя после ее краха. Проблема состояла в том, что разные эмиссионные центры печатают общую валюту. Тебе нужно, чтобы за любые цены хлеб тебе продавали, но тогда ты должен, хоть в какой-то степени, контролировать денежное предложение. Пойди ты его проконтролируй, когда у тебя 15 центральных банков бывших союзных республик – ныне независимых государств – совершенно неподконтрольно тебе печатают общие деньги. Они печатают их не в наличной, а в безналичной форме, но тебе-то не легче от этого. Для того чтобы чисто технически разделить единую рублевую зону, тебе нужно, при хорошем варианте, девять месяцев. Ведь для этого надо перестроить всю систему банковских расчетов.
Поэтому мы думали о том, чтобы отложить полномасштабную либерализацию цен до 1 июля 1992 года и объединить ее с введением национальной российской валюты, сильной стабилизационной программой – примерно по польскому сценарию. Но когда мы проанализировали ситуацию с запасами зерна, с тем, что происходит, и сколько нам нужно времени для того, чтобы разделить денежное пространство, мы поняли, что у нас нет этого резерва времени. Россия просто столько не протянет, и все кончится трагически.
А дальше, конечно, был страшно опасный эксперимент с либерализацией цен в условиях, когда ты твердо знаешь, что не контролируешь денежную массу. И мы начали работу в этом направлении. Примерно с конца января я стал получать материалы о том, сколько и кто нам сбросил денег, не имея, естественно, возможности задним числом это контролировать. Это был очень опасный эксперимент, но, в общем, он сработал: мы решили фундаментальную задачу, которую перед собой ставили, – не допустили голода. Один из самых счастливых дней в моей жизни был где-то в мае, когда я понял, что как бы ни было дальше тяжело, но голода в России, по образцу 1918 года, не будет».
С полным текстом лекции можно ознакомиться здесь.
Да упокоится его душа с миром.
@темы: Гайдар Е.Т., Общество